Альбом художника Дмитрия Цветкова

В студии дизайна Холмакс закончилась работа над альбомом "Мягкое отечество" художника Дмитрия Цветкова. Это уже третий альбом, который мы делаем для Дмитрия, первые два назывались "Государство" и "Парад". Для того, чтобы отснять работы, была организована специальная фотосессия в мастерской художника в Москве, далее работа проводилась в студии. Дизайнеры погрузили экспонаты художника в сказочный мир пейзажей средней полосы России. Нам кажется, что получилось красиво.

Любит Отчизну он, но странною любовью… (Текст Сергея Хачатурова)

Если спросите художника Цветкова, как он относится к своим мягким игрушкам в войнушку, к вязаным и шитым автоматам, пушкам, шинелям, орденам, армиям, - он ответит: архисерьезно отношусь. Ведь делаю все на совесть и красиво, совсем не желаю что-то унизить, высмеять, разоблачить. Люблю Отечество и за него горой!

 

К словам мастера стоит прислушаться. Цветков совсем не так предсказуем, как можно подумать ленивыми мозгами.

Да, на первый взгляд, Дмитрий самозабвенно производит искусство, которое принято называть китчем. Оно вроде бы потакает всем стереотипам и догмам в интерпретации России, ее идеологии, государственности, нравов, обычаев и прочих химер. Вышитые им бисером и жемчугом ватные сугробы под названием «Мягкое отечество» – ловушки для самооценки много о себе и о нас понимающих иностранцев. Как в их фильмах про исторических нас: много снега, бескрайние поля, красивые боярышни в дорогих шубах, многоцветье ярмарок с дрессированными медведями, рестораны с реками водки и бочками икры, сверкающей ну прямо как цветковские жемчуга и кораллы. И, конечно, наша родовая черта по их версии: пресмыкание перед власть имущими, перед грубой силой, перед армией, перед цацками блескучими, наградными. Грубая Россия. Медвежья. И Азиатская, с раскосыми очами, падкая на все сияющее и орденоносное. Вот такой имидж искусства Цветкова очень привлекателен для иностранцев, для того, чтобы потешить их собственное тщеславие и подтвердить свое превосходство. Вроде как они все про Цветкова и его мир поняли. И снисходительно улыбнутся и даже купят в коллекцию орденок-другой.

А Цветкову только этого и надо. Надул он надутых и спесивых иностранишек. Потому как сами своими суждениями, статьями, книгами и фильмами многие из них доказывают, что дальше пошлости мыслить не могут. Китч в мозгах их рулит. А ловушки для китчевой интерпретации устроил сам Цветков. Собрал весь набор штампов думанья о России, намазал этот набор толстым слоем красной и черной икры из бисера и кораллов, одел в драгоценные шубы и адмиральские мундиры. Кто ж перед этим устоит? Тут впору вспомнить Клемента Гринберга с его тезисом о том, что китч это имитация восприятия искусства. То есть связан китч с параличом воли и интеллекта реципиента. Воспринимать цветковские работы как китч, значит, желать встречи с китчем изначально, настраиваться на него, надеяться, что все будет так, как думаешь априори, добровольно идти в ловушку призраков-трюизмов.

Если же рассматривать встречу с искусством Цветкова не в качестве ублажения собственной пошлости, а в качестве открытия новых горизонтов самопознания и познания природы человеческой, много чего интересного найти можно. По моему мнению, творчество мастера – замечательный образец стиля кемп, его российского варианта. Кемп это очень чувствительный и честный стиль, основанный на культе преизбыточности во всем. Это тонкая интеллектуальная игра с дурным вкусом, с тем же китчем, в ходе которой все вульгарное и эксцентричное становится чрезмерным и в этой чрезмерности миру дается сигнал о том, что автор точно осознает границы пошлости и, становясь нарушителем этих границ, от пошлости избавляется. Теоретик Сьюзен Сонтаг сформулировала девиз кемпа: это прекрасно, потому что ужасно. Ешьте, ешьте китч ложками! – взывают к нам Пьер и Жиль, Мамышев-Монро, Тимур Новиков, Цветков… Когда затошнит, за этой коростой поддельного мира отыщите что-то искреннее, сущностное. Этим что-то чаще всего являются нервные волокна рефлексирующего, ранимого и тонкого творца, страшащегося собственной доверчивости и не лживости.

Все-таки начнем с того, что милитаристская тема в искусстве в исторической перспективе к понятию китч отношения не имеет. Лучшие художники, дизайнеры, задающие критерии общественного мнения по поводу стиля обустройства жизни, занимались разработкой военной формы. Швейцарские гвардейцы Ватикана одеты в форму по эскизам таких гениев Ренессанса, как Микеланджело и Рафаэль. Prada разрабатывает форму итальянских карабинеров. Благодаря Кристиану Диору мы отдаем должное внешнему виду французских жандармов. Дмитрий Цветков считает, что и одежда военных, и наградные знаки, - совершенный проект, к которому должно отнестись со всей ответственностью. Более того, в Европе на выставках Цветкова многие подходят к нему с вопросом: а вы шьете для армии? Такая замещающая китч, одновременно обрученная с ним серьезность еще один отвлекающий маневр, защищающий ту правду о художнике и о нас, что принято называть голой. А стало быть особенно уязвимой, стыдливой, не терпящей грубого вторжения дураков.

Какая же территория сознания и подсознания открывается в случае с искусством Цветкова? Наверное, причастная и генотипу и архетипу детская одержимость темами покровительства, победы и власти. Быть защитником слабых, быть стратегом, правителем, - разве не эти сюжеты составляют культ мужчины во все эпохи и времена? Тема войны понимается в контексте доведенной до макабрического абсолюта парадигмы игры. Игра в войну для взрослого род психоза, преодоление собственных фобий и маний.

В самоотверженной честности, одновременно ранимости и потаенной нежности искусство Цветкова можно сопоставить даже не с формально похожим в некоторых сюжетах на него искусством Ольги Солдатовой. Скорее – с психопатической мягкой кукольной сагой Аннет Мессаже, также бескомпромиссно честно обратившейся в рубежном 1968 году к проблемам гендерной идентичности.

Искусство Мессаже -- тоже психоаналитический (на грани психопатии) сеанс. Ее рабочий материал сходный мягкий детский мир: лоскутный, вышитый, игрушечный. В ее работах предметики зашиваются, прикалываются, деформируются, расползаются на части, расплетаются по ниточке на нервы, на запретные мысли, на страдающие сны.
Так и думаешь: как бы было интересно поместить рядом цветковскую армию из шерстяных гуманоидов, вышитых жемчугом, бисером, кораллами, гранатами, золотой нитью с инсталляцией «Химеры» Мессаже. Цветковские человечки растопырились по-лягушачьи и кривлянием своим любопытно ассоциируются и с возникшей на заре цивилизации наскальной живописью и с рисунками школьников, которые на уроках формируют в разлинованных тетрадках целые армии из человечков-значков, которые потом будут биться с помощью чернильных выстрелов и канонад. А «Химеры» Мессаже это летучая мышь, гримасничающая человеческим лицом и куколка ребенка. Куколка лежит, запутавшись в сетях на полу, там же в сетях какие-то шляпочки со значками, на которых накатаны фото телесных органов, рядом -- огромная скульптурная рука. Из угла по стенам ползет нарисованная паутина. Над ней кружат нарисованные же странноватые крылатые создания с головами из сфотографированных человеческих глаз. Тоже видения, родом из детства. Обоим есть что порассказать друг другу. Ну так, как дети обмениваются под одеялами в тихий час пересказами разных страшилок.

И в случае с Мессаже, и в случае с Цветковым на высокий артуровень работы выводит сам принцип их инсталлирования. Это всегда театр, всегда представление - визуальный спектакль, в культурной памяти которого предполагается обращение к традиционным народным зрелищам, например к театру марионеток, кукол. Не случайно у обоих мастеров имеется общий герой – деревянный человечек, который пришел из комедии дель арте. На западе его зовут Пиноккио. В России – Буратино. У Мессаже многим запомнилась большая мистерия Casino, что получила «Золотого льва» на Венецианской биеннале 2005 года. Тогда это было блуждание по подкорке сознания, обустроенной наподобие машинерии старинного спектакля. Главным героем был как раз Пиноккио, «вылупившийся» из тряпичной личинки. У Цветкова свой театр: «нашинский» Буратино писает и производит березовый сок. Буратино – существо архетипическое для сознания великоросского. Инфантилизм замещает родовые комплексы. Дмитрий очень точно назвал причины, почему Буратино именно русский герой: из рабочей семьи, сам работать не хочет, променял азбуку на зрелище, на билет в кукольный театр. Он очень по-русски наживал деньги: закопал и ждал, что наутро вырастет в десять раз больше. Затем обдурил старушку из интеллигентского болота – черепаху Тортиллу. Втерся в доверие, получил от нее золотой ключик – ключик к коммунистическому Раю с красивыми высотными домами, мороженым и троллейбусами. Ну очень наш чувак!

Цветков отважно взламывает коды сокровенного в народной психологии, а гламур и китч становятся некими маскировочными фасадами для ленивых умом господ. Инструментом в его операциях становится возродившийся фольклорный орнамент. Орнамент по определению является кладезем генетической памяти культуры.

Сергей Хачатуров